воскресенье, 12 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
суббота, 11 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Меня читают какие-то люди, да.
А я чувствую себя так, словно все это монолог в пустой комнате. Все мои слова таковы, что на них нечего ответить.
Крайняя степень обособления.
А я чувствую себя так, словно все это монолог в пустой комнате. Все мои слова таковы, что на них нечего ответить.
Крайняя степень обособления.
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
пятница, 10 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Девочка научилась расправить плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг.
Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт.
Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак.
у нее в глазах некормленные тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг
То есть сердце погрызть - остальное так,
Для дворников и собак.
А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела.
Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, а девочка не ожила.
Девочка выпивает с тобой с три литра, смеется, ставит смайлик в конце строки,
Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки,
То сумерки, то попутчики - дураки,
То пули слишком мелки.
У девочки рыжие волосы, зеленая куртка, синее небо, кудрявые облака.
Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока
Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила.
Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела.
Потом, конечно, неделю всё письма жгла.
И месяц где-то спать еще не могла.
Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнет к твоему плечу.
Девочка уже умеет сказать не «нахрен», а спасибо большое, я, кажется, не хочу.
Девочка - была нигдевочкой, стала женщиной-вывеской «не влезай убьет»
Глядишь на нее, а где-то внутри скрежещется: растил котенка, а выросло ё-моё.
Точнее, слава богу уже не твоё.
Остальное - дело её.
Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт.
Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак.
у нее в глазах некормленные тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг
То есть сердце погрызть - остальное так,
Для дворников и собак.
А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела.
Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, а девочка не ожила.
Девочка выпивает с тобой с три литра, смеется, ставит смайлик в конце строки,
Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки,
То сумерки, то попутчики - дураки,
То пули слишком мелки.
У девочки рыжие волосы, зеленая куртка, синее небо, кудрявые облака.
Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока
Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила.
Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела.
Потом, конечно, неделю всё письма жгла.
И месяц где-то спать еще не могла.
Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнет к твоему плечу.
Девочка уже умеет сказать не «нахрен», а спасибо большое, я, кажется, не хочу.
Девочка - была нигдевочкой, стала женщиной-вывеской «не влезай убьет»
Глядишь на нее, а где-то внутри скрежещется: растил котенка, а выросло ё-моё.
Точнее, слава богу уже не твоё.
Остальное - дело её.
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Лет до двадцати, а точнее, наверное, до двадцати одного, я мало ощущала течение времени. Были, конечно, и фразочки типа: "я старею", но это было скорее кокетство, чем что-то еще. Дни были длинными, впечатления - новыми. Любовь - повсеместной и искренней. А еще люди. С ними было так много искренности, откровенности, счастья... Простоты, что ли? Ты помнишь, Ло, эти дожди, эти коктейли, этот бред, эти пьянки, этот хохот?..
А потом время начало набирать обороты. Дни стали щелкать словно в счетчике такси, кажется вчера был понедельник, а вот уже и субботнее утро; удивиться чему-то становилось все труднее. Что до любви - "Хочется сказать: "Я люблю тебя", но все время некому". Для влюбчивой и ветреной меня это был самый ужасный ужас - разучиться влюбляться. Люди... С годами я начала становиться в большей степени одиночкой и мизантропом. Не то что бы я перестала доверять кому-то из своих старых друзей, нет. Но я начала понимать, что те вещи, которые я хотела бы им рассказать, я: во-первых, не всегда могу рассказать, передать словами, во-вторых - что бы я не сказала, это будет не то, что я чувствую, и в-третьих, это почти никому не нужно, кроме меня. Между людьми начал пропадать диалог, люди слушают друг друга для того, чтобы дождаться своей очереди высказаться. При таком раскладе я не вижу смысла в общении.
Время летело, я летела впереди времени. Какие-то нелепые вещи: поездки, смены деятельности, замужество, развод, неудачные романы - безуспешная борьба других людей с моим скверным характером, мысли, неоконченные произведения, брошенные на полпути дела...
А потом - Оп! - мой бывший муж скоро женится. Мой бывший муж женится, и все это по-настоящему: то есть сюсюканье и скандалы, потом дети, наверное, все эти пеленки, распашонки, быт... Нет, ужасно, конечно. На самом деле ужасно для меня. Я не мать, не жена, это вообще не мой способ жить, но суть в другом. Суть в том, мне двадцать четыре, мой бывший муж женится, а я по-прежнему не знаю, в чье плечо ткнуться лбом во время приступов усталости и безверия, не говоря об остальных вещах. Я веду полузатворническую жизнь, несмотря на каких-то случайных людей в моей жизни. Я стала почти аскетом в том, что касается личной жизни. Мне двадцать четыре, а ничего, ровным счетом, ничего стоящего не сделала: ни одного пусть не великого, а хотя бы стоящего произведения, все неоконченные, все в планах, в планах, которые что-то мешает реализовать, но все это отговорки. То есть совсем ничего стоящего. Ни семьи, которую я сумела бы построить (хотя никогда не хотела), ни ребенка, которого бы я родила и начала воспитывать (да, я терпеть не могу детей, но дело не в этом), ничего такого, про что я могу сказать: "Я. Это. Сделала".
В целом, это, наверняка, нормальное явление. Да и не одная я такая. Зато я могу спокойно сказать, что я способна заниматься любым делом, что очень легко учусь, приспосабливаюсь, в состоянии работать на износ и даже не говорить о том, что работаю на износ... Только вот иногда я оглядываюсь по сторонам и совершенно не могу понять, что я здесь делаю, в этой своей реальности. Я ведь не к этому шла, не к этому стремилась. Черт. Время песком сквозь пальцы.
А потом начинаешь задумываться, что с годами ты нифига не становишься прекрасней, что возможностей, может, и не меньше, но за то гораздо меньше сил и энтузиазма. Большей частью все сводится к тому, чтобы тебя не трогали и оставили в покое. "Они не заслужили света, они заслужили покой". Как же я боюсь старости... Раньше всегда боялась чего-то совсем такого житейского, повторения множества судеб: детей, раннего брака навсегда, быта, вязкой повседневности. Ну хорошо, допустим этого-то я избежала. Но какие судьбы я повторю оставшись до конца одинокой и злой, пропахшей табаком и кофе женщиной со скверным характером?..
И этого тоже можно избежать. Единственное, чего не удастся избежать - это старения. Вот так интересно: повзрослеть мне не удается, а старения не избежать.
Мне пока еще удается гореть. И это все, что я могу сказать себе прошлой и себе будущей: гори.
Гори. Не взрослей.
А потом время начало набирать обороты. Дни стали щелкать словно в счетчике такси, кажется вчера был понедельник, а вот уже и субботнее утро; удивиться чему-то становилось все труднее. Что до любви - "Хочется сказать: "Я люблю тебя", но все время некому". Для влюбчивой и ветреной меня это был самый ужасный ужас - разучиться влюбляться. Люди... С годами я начала становиться в большей степени одиночкой и мизантропом. Не то что бы я перестала доверять кому-то из своих старых друзей, нет. Но я начала понимать, что те вещи, которые я хотела бы им рассказать, я: во-первых, не всегда могу рассказать, передать словами, во-вторых - что бы я не сказала, это будет не то, что я чувствую, и в-третьих, это почти никому не нужно, кроме меня. Между людьми начал пропадать диалог, люди слушают друг друга для того, чтобы дождаться своей очереди высказаться. При таком раскладе я не вижу смысла в общении.
Время летело, я летела впереди времени. Какие-то нелепые вещи: поездки, смены деятельности, замужество, развод, неудачные романы - безуспешная борьба других людей с моим скверным характером, мысли, неоконченные произведения, брошенные на полпути дела...
А потом - Оп! - мой бывший муж скоро женится. Мой бывший муж женится, и все это по-настоящему: то есть сюсюканье и скандалы, потом дети, наверное, все эти пеленки, распашонки, быт... Нет, ужасно, конечно. На самом деле ужасно для меня. Я не мать, не жена, это вообще не мой способ жить, но суть в другом. Суть в том, мне двадцать четыре, мой бывший муж женится, а я по-прежнему не знаю, в чье плечо ткнуться лбом во время приступов усталости и безверия, не говоря об остальных вещах. Я веду полузатворническую жизнь, несмотря на каких-то случайных людей в моей жизни. Я стала почти аскетом в том, что касается личной жизни. Мне двадцать четыре, а ничего, ровным счетом, ничего стоящего не сделала: ни одного пусть не великого, а хотя бы стоящего произведения, все неоконченные, все в планах, в планах, которые что-то мешает реализовать, но все это отговорки. То есть совсем ничего стоящего. Ни семьи, которую я сумела бы построить (хотя никогда не хотела), ни ребенка, которого бы я родила и начала воспитывать (да, я терпеть не могу детей, но дело не в этом), ничего такого, про что я могу сказать: "Я. Это. Сделала".
В целом, это, наверняка, нормальное явление. Да и не одная я такая. Зато я могу спокойно сказать, что я способна заниматься любым делом, что очень легко учусь, приспосабливаюсь, в состоянии работать на износ и даже не говорить о том, что работаю на износ... Только вот иногда я оглядываюсь по сторонам и совершенно не могу понять, что я здесь делаю, в этой своей реальности. Я ведь не к этому шла, не к этому стремилась. Черт. Время песком сквозь пальцы.
А потом начинаешь задумываться, что с годами ты нифига не становишься прекрасней, что возможностей, может, и не меньше, но за то гораздо меньше сил и энтузиазма. Большей частью все сводится к тому, чтобы тебя не трогали и оставили в покое. "Они не заслужили света, они заслужили покой". Как же я боюсь старости... Раньше всегда боялась чего-то совсем такого житейского, повторения множества судеб: детей, раннего брака навсегда, быта, вязкой повседневности. Ну хорошо, допустим этого-то я избежала. Но какие судьбы я повторю оставшись до конца одинокой и злой, пропахшей табаком и кофе женщиной со скверным характером?..
И этого тоже можно избежать. Единственное, чего не удастся избежать - это старения. Вот так интересно: повзрослеть мне не удается, а старения не избежать.
Мне пока еще удается гореть. И это все, что я могу сказать себе прошлой и себе будущей: гори.
Гори. Не взрослей.
среда, 08 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
А ей говорили - дура, следующего так просто не отпускай.
Ты наори на него и за волосы потаскай.
А то ведь видишь - какая теперь тоска,
Поздравляешь её "здоровья, любви, вина"
А её так тянет ответить: "Пошел ты на"
И дергаться, как лопнувшая струна.
А с утра ей стресс, а после в метро ей транс.
В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас.
Декабред - это бред, увеличенный в десять раз.
И она смотрит в себя - и там пустота, пустота, пустота,
Белее любого безвыходного листа,
И всё не то, не то и она не та.
И щека у нее мягка и рука легка,
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
(Аля Кудряшева)
Ты наори на него и за волосы потаскай.
А то ведь видишь - какая теперь тоска,
Поздравляешь её "здоровья, любви, вина"
А её так тянет ответить: "Пошел ты на"
И дергаться, как лопнувшая струна.
А с утра ей стресс, а после в метро ей транс.
В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас.
Декабред - это бред, увеличенный в десять раз.
И она смотрит в себя - и там пустота, пустота, пустота,
Белее любого безвыходного листа,
И всё не то, не то и она не та.
И щека у нее мягка и рука легка,
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
(Аля Кудряшева)
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Предполагается, что нужно что-то сделать, как-то прояснить ситуацию, что-то сказать, но у меня никакой инициативности, никаких сил, мне проще исчезнуть и забыть, я просто разжимаю пальцы, не в силах кого-либо держать. У меня и в прошлый раз не было сил на то, чтобы удержать. И сейчас не смогу. Нет, только не сейчас. В следующий, да, в следующий раз, со следующим человеком я обязательно что-то сделаю, скажу, удержу и все будет правильно. Но не сейчас. Я просто не могу.
вторник, 07 сентября 2010
08:18
Доступ к записи ограничен
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
02:21
Доступ к записи ограничен
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Ну и зачем, спрашивается?
Нет, не так. Ну и нахрена, спрашивается?
Нет, не так. Ну и нахрена, спрашивается?
воскресенье, 05 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Паша, с Днем рождения...
суббота, 04 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
так они росли, зажимали баре мизинцем, выпускали ноздрями дым
полночь заходила к ним в кухню растерянным понятым
так они посмеивались над всем, что вменяют им
так переставали казаться самим себе
чем-то сверхъестественным и святым
так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид
обретали платёжеспособный вид
начинали писать то, о чем неуютно думать,
а не то, что всех удивит
так они росли, делались ни плохи, ни хороши
часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам хижины в ланкийской глуши,
чтобы море и ни души
спорам тишину
ноутбукам простые карандаши
так они росли, и на общих снимках вместо умершего
образовывался провал
чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал
но уж если они смеялись, то в терцию или квинту -
в какой-то правильный интервал
так из панковатых зверят - в большой настоящий ад
пили все подряд, работали всем подряд
понимали, что правда всегда лишь в том,
чего люди не говорят
так они росли, упорядочивали хаос, и мир пустел
так они достигали собственных тел, а потом намного перерастали границы тел
всякий рвался сшибать систему с петель, всякий жаждал великих дел
каждый получил по куску эпохи себе в надел
по мешку иллюзий себе в удел
прав был тот, кто большего не хотел
так они взрослели, скучали по временам, когда были непримиримее во сто крат,
когда все слова что-то значили, даже эти - "республиканец" и "демократ"
так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадрат
младший в старости выглядел как апостол
старший, разумеется, как пират
а последним остался я
я надсадно хрипящий список своих утрат
но когда мои парни придут за мной в тёртой коже, я буду рад
молодые, глаза темнее, чем виноград
скажут что-нибудь вроде
"дрянной городишко, брат"
и ещё
"собирайся, брат"
Вера Полозкова
полночь заходила к ним в кухню растерянным понятым
так они посмеивались над всем, что вменяют им
так переставали казаться самим себе
чем-то сверхъестественным и святым
так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид
обретали платёжеспособный вид
начинали писать то, о чем неуютно думать,
а не то, что всех удивит
так они росли, делались ни плохи, ни хороши
часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам хижины в ланкийской глуши,
чтобы море и ни души
спорам тишину
ноутбукам простые карандаши
так они росли, и на общих снимках вместо умершего
образовывался провал
чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал
но уж если они смеялись, то в терцию или квинту -
в какой-то правильный интервал
так из панковатых зверят - в большой настоящий ад
пили все подряд, работали всем подряд
понимали, что правда всегда лишь в том,
чего люди не говорят
так они росли, упорядочивали хаос, и мир пустел
так они достигали собственных тел, а потом намного перерастали границы тел
всякий рвался сшибать систему с петель, всякий жаждал великих дел
каждый получил по куску эпохи себе в надел
по мешку иллюзий себе в удел
прав был тот, кто большего не хотел
так они взрослели, скучали по временам, когда были непримиримее во сто крат,
когда все слова что-то значили, даже эти - "республиканец" и "демократ"
так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадрат
младший в старости выглядел как апостол
старший, разумеется, как пират
а последним остался я
я надсадно хрипящий список своих утрат
но когда мои парни придут за мной в тёртой коже, я буду рад
молодые, глаза темнее, чем виноград
скажут что-нибудь вроде
"дрянной городишко, брат"
и ещё
"собирайся, брат"
Вера Полозкова
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Как-то почти незаметно провела полдня у плиты.
Из сегодняшнего:
- макароны, фаршированные куриным филе с сельдереем и сладким перцем, запеченные с сыром и сливками;
- омлет с лососем и помидорами;
- пирог с творогом и сливами;
- один порез;
- два ожога;
- сбежавший кофе.
Яебанулась гениальна.
Из сегодняшнего:
- макароны, фаршированные куриным филе с сельдереем и сладким перцем, запеченные с сыром и сливками;
- омлет с лососем и помидорами;
- пирог с творогом и сливами;
- один порез;
- два ожога;
- сбежавший кофе.
Я
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Как легко меня удовлетворить. Руками. Просто размять плечи.
пятница, 03 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Мы с приятелем вчера пили шампанское и кормили бездомную кошку вареной сгущенкой. Как-то вот так.
Хороший вечер, хоть я и не могу объяснить почему.
И еще: неважно, что получится и получится ли что-то. Все, что произойдет этой осенью, произойдет к лучшему.
Хороший вечер, хоть я и не могу объяснить почему.
И еще: неважно, что получится и получится ли что-то. Все, что произойдет этой осенью, произойдет к лучшему.
среда, 01 сентября 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Я ношу драные джинсы, обувь на низких каблуках и майки с таким декольте, с которым вообще на улицу выходить неприлично, я крашу ногти в темно-винный или истерично-коралловый цвет, экспериментирую с итальянской и японской кухнями, пью вино по выходным, пару раз в неделю выгуливаюсь с мальчиком по набережной, бегаю по вечерам, вспоминаю немецкий и пытаюсь учить испанский (дальше "iHasta siempre comandante!" пока не зашло, поэтому сложно судить насколько успешно, но немецкий вспоминается на ура). Я хорошо, но мало сплю, много смеюсь и почти не плачу, питаюсь кофе и фруктами, много беседую, редко целуюсь, часто курю, не вступаю ни с кем в сексуальные контакты. Я ни в кого не влюблена до истерики. Меня окружают чудесные люди в семье, на работе, и в свободное от работы время. У меня, как обычно бардак в жизни и в голове, но кажется, нашлись соратники по бардаку. Я ни с кем не конфликтую и почти ни на кого не раздражаюсь.
Но иногда я начинаю думать, что все неправильно, меня начинает тошнить, и я выношу другу мозг. Он устало говорит: "О, опять эти дни. Какие-то затяжные, блин, кровотечения..." и начинает смешить меня с удвоенной силой. А я просто не могу объяснить, что я все равно уставшая, промерзшая и беспокойная. И что я не хочу слышать фразу: "Я боюсь к тебе привязаться и поэтому я делаю/не делаю то-то и то-то", потому что просто устала разгребать эти авгиевы конюшни чужих заморочек. Есть только два варианта: отпустить себя или отпустить меня. Я стала бескомпромиссной, да. Я больше не реагирую на фразу: "Я не хочу тебя терять", ибо за весь предыдущий год я наслушалась ее до тошноты.
А иногда я себя ненавижу и считаю себя одной сплошной ошибкой. И не спасает ни кофе, ни юмор, ни прогулки, и остается только всхлипывать и слушать, как тебе шепчут: "Ну что ты, что ты? Ты же накручиваешь".
Я злая, трудная, неспокойная, нервная, высокомерная, стареющая мнительная херня.
Мне тупо сложно привыкнуть к тому, что на самом-то деле все просто. Это ведь так по-человечески: все усложнять.
Но иногда я начинаю думать, что все неправильно, меня начинает тошнить, и я выношу другу мозг. Он устало говорит: "О, опять эти дни. Какие-то затяжные, блин, кровотечения..." и начинает смешить меня с удвоенной силой. А я просто не могу объяснить, что я все равно уставшая, промерзшая и беспокойная. И что я не хочу слышать фразу: "Я боюсь к тебе привязаться и поэтому я делаю/не делаю то-то и то-то", потому что просто устала разгребать эти авгиевы конюшни чужих заморочек. Есть только два варианта: отпустить себя или отпустить меня. Я стала бескомпромиссной, да. Я больше не реагирую на фразу: "Я не хочу тебя терять", ибо за весь предыдущий год я наслушалась ее до тошноты.
А иногда я себя ненавижу и считаю себя одной сплошной ошибкой. И не спасает ни кофе, ни юмор, ни прогулки, и остается только всхлипывать и слушать, как тебе шепчут: "Ну что ты, что ты? Ты же накручиваешь".
Я злая, трудная, неспокойная, нервная, высокомерная, стареющая мнительная херня.
Мне тупо сложно привыкнуть к тому, что на самом-то деле все просто. Это ведь так по-человечески: все усложнять.
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
По прежнему лидирует "выбери жизнь, выбери работу", теперь к нему прибавилось "пока я тут давлюсь балтикой-девяткой, ты на блядках".
Что еще?
доченька звонит (мне не звонит, а моей маме - бывает)
фото девичьего эксбиционизма (фото нет. только тексты. эмоционального эксбиционизма)
ты слышишь как бьется мое сердечко тук-тук-тук. слышишь это я тебя люблю скачать (Боже, какой ужас. С учетом того, что я даже словей таких не употребляю, вообще не знаю причем тут я)
о чувствах (бывает, что и о них)
ромка прапор (Добрый человек, я не знаю кто ты. Но ты тоже помнишь. Это главное).
Что еще?
доченька звонит (мне не звонит, а моей маме - бывает)
фото девичьего эксбиционизма (фото нет. только тексты. эмоционального эксбиционизма)
ты слышишь как бьется мое сердечко тук-тук-тук. слышишь это я тебя люблю скачать (Боже, какой ужас. С учетом того, что я даже словей таких не употребляю, вообще не знаю причем тут я)
о чувствах (бывает, что и о них)
ромка прапор (Добрый человек, я не знаю кто ты. Но ты тоже помнишь. Это главное).
вторник, 31 августа 2010
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
"Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру".
Завтра наступит осень. Как и все в этом мире - в свое время.
Was sein soll, schickt sich wohl.
Завтра наступит осень. Как и все в этом мире - в свое время.
Was sein soll, schickt sich wohl.
У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Так о чем рассказать тебе, друг мой, в последнем письме?
Об упрямых ветрах, что дерут беззащитные кровли.
Что невнятны метафоры, почерк сбоит и неровен.
Что на мокром асфальте плывет неуверенный мел.
Что поют бурлаки, и в городе, кажется, праздник.
Что палач с топором угрожает потерей лица.
Что все книги по Брайлю – на ощупь сплошная маца.
Что нытье и хандра сильных женщин, признаться, не красят.
Что слепая зима меня расстреляет в упор.
Что безвременье ставит повсюду силки и капканы.
Что киношка моя не пойдет ни Берлине, ни в Каннах.
Что цитировать хочется Вэйтса и Эдгара По.
Что такую меня прошу по прочтении – сжечь,
огоньком через лупу, в невнятном сентябрьском солнце.
Что нежность моя превращается в горечь и желчь.
И уже никогда. Ни к кому. Низачем. Не вернется.
Stray Cat
Об упрямых ветрах, что дерут беззащитные кровли.
Что невнятны метафоры, почерк сбоит и неровен.
Что на мокром асфальте плывет неуверенный мел.
Что поют бурлаки, и в городе, кажется, праздник.
Что палач с топором угрожает потерей лица.
Что все книги по Брайлю – на ощупь сплошная маца.
Что нытье и хандра сильных женщин, признаться, не красят.
Что слепая зима меня расстреляет в упор.
Что безвременье ставит повсюду силки и капканы.
Что киношка моя не пойдет ни Берлине, ни в Каннах.
Что цитировать хочется Вэйтса и Эдгара По.
Что такую меня прошу по прочтении – сжечь,
огоньком через лупу, в невнятном сентябрьском солнце.
Что нежность моя превращается в горечь и желчь.
И уже никогда. Ни к кому. Низачем. Не вернется.
Stray Cat