У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Кусок истерики или то, о чем не говорят Я никогда не научусь писать о других так, как хотела бы, чтобы писали обо мне. Вот я выныриваю из кабинета навстречу одному из, так сказать, начальствующих лиц. Я для него девчонка: короткая стрижка, джинсовая юбка, голые коленки, татуировка на предплечье, короткие красные бусы на шее, обилие серебряных колец на пальцах. Девчонка. Но вряд ли он оформляет все это в слова. На рабочем месте, разувшись и вытянув по столом ноги, я прихлебываю кофе из маленькой чашки. Мне, в целом, хорошо, но хочется выпить. Я еще и алкоголичка вдобавок. Девчонка-алкоголичка.
Мы переписываемся с мальчиком в скайпе, я вкладываюсь в слова, но все слова ничего не значат. Сейчас я лишена голоса и лица. Я сижу за компьютером, с мокрыми волосами, завернутая в оранжевое полотенце. Сижу и ковыряю ложкой фрукт того же цвета примерно, что и полотенце. Сижу и допиваю вторую чашку кофе. Вся комната у меня оранжево-коричнево-бежевая, все очень гармонично, и скорее всего я тоже гармонично смотрюсь в этой комнате. Впрочем, до этого сейчас нет дела ни ему, ни мне. Я представляю его небритым, с бисеринками пота на лбу. Серые волчьи глаза, суженные зрачки. Если он сидит с голым торсом, заметно, что предплечья и кисти у него развиты сильнее, чем плечи. Барабанщик. Это как фетиш.
То, о чем неуютно думать. Сколькие из моих мужчин были музыкантами? Большая часть. Три четвертых, как минимум. Сколькие из этих музыкантов были барабанщиками? Господи, я же... половину местных музыкантов, сколькие из них были барабанщиками? Соло-гитаристы, ритм-гитаристы, вокалисты, басисты, клавишники… Ч-черт. Поэты, тренеры, татуировщики, байкеры, программисты, актеры… Или просто люди, без особых талантов. Вот, например, самая последняя самая большая любовь была абсолютной бездарностью. Все таланты ему приписала я. Разве что большой член и родинка на щеке были изначально. Не отнесешь ведь это к талантам. Самое интересное, что в нем было – мое отношение к нему, моя к нему любовь. Невероятно красивое, глупое, деградирующее существо. Но любила же. А о бывших возлюбленных, как о покойниках – либо хорошо, либо ничего. Просто это как-то до крайности неприятно: вот любовь, которая облагораживала все его черты, кончилась - и все. Смотришь – была влюблена в посредственность.
?
!
Да не может быть! Но что-то же было, что-то же меня цепляло. Написал рассказик с кучей нецензурщины и сказал, что это большее, на что он способен, то, ради чего он начал писать вообще. Крест на себе поставил. А высокомерия выше крыши. Жуть. А так хочется сохранить хоть капельку благоговения. Не получается. Хоть бы на барабанах стучал, что ли. Или петь умел бы. Блядь, да хоть бы крестиком вышивал.
Дай же мне сохранить хоть что-то, дай мне гордиться тем, что я была с тобой! Смазливая мордашка не повод, чтобы гордиться мальчиком. Мне ведь все-таки не пятнадцать...
Но за безукоризненным профилем и глазами цвета переспелой черешни – ничего. Трагедия ведь, в сущности. Для меня – да. Потому что понимаешь, что в двадцать четыре ума у тебя примерно столько же, сколько и в четырнадцать. Стало быть десять лет ничего не меняют в восприятии.
На обеде в кафе мне долго улыбался мальчик и я узнала его. Мальчик, с которым я когда-то давно целовалась на школьных дискотеках и даже пару недель была в него влюблена. Он потрясающе целовался, у него была плавная, чуть растянутая речь и глаза чеширского кота. Он мало изменился с тех пор, у него по-прежнему невероятно обаятельное лицо и те же самые глаза. За обедом я мучительно пыталась вспомнить, как его зовут. И не вспомнила. Десять лет ничего не меняют в восприятии, но они убивают память. «Время разрушает все».
Но энергии уже не столько, как в четырнадцать, и талия уже не такая, как в шестнадцать, и черты лица не такие как в восемнадцать – морщинки, мешки под глазами. И шансов на то, что все сложится, шансов на какое-то личное счастье с каждым годом все меньше и меньше. Иногда мне кажется, что их не осталось вообще. А тут еще и последняя любовь – бездарность. Это действительно то, о чем неуютно думать. О том, что в тебя уже не влюбляются. Что все происходящее с тобой в сфере личной жизни разит фальшью за версту. Что мальчики, на пять лет моложе тебя спокойно говорят о том, какая ты - «умная, красивая, понимающая. С тобой так легко. Мне бы подошла такая девушка как ты, если бы…». Дальше разговор сминается, но ты и сама все прекрасно понимаешь: если бы была моложе, стройнее, ближе к форматам. А ты – неформат, детка.
Я стараюсь не только не говорить об этом, но и не думать. Девчонкой ты будешь отныне и впредь только для шестидесятилетних. Для ровесников ты будешь своим парнем. С тобой будет комфортно общаться, пить водку, жаловаться на подруг и иногда спать. Это очень честные отношения. Правда. Но только это не те отношения, при которых ты позвонишь человеку будучи больной и не начнешь плакать в трубку, потому что тебе плохо. А если даже и позвонишь, и начнешь, к тебе никто не приедет. Со своими болезнями, слабостью, хандрой ты всегда теперь будешь один на один. Потому что «свой парень» - должен быть всегда в хорошем настроении, много пить, курить, не прерываясь и никогда не сдаваться. С ним можно побыть слабым. Они теперь спокойно будут с тобой слабыми, все твои замечательные друзья. Сильные мужчины рядом с тобой сойдут на нет. Тебе будут звонить, чтобы перехватить несколько сотен до зарплаты, тебя будут звать пить пиво, когда на душе кошки скребут, к тебе будут приезжать на кофе, пить водку и оставаться до утра. Не потому что хотят тебя, а потому что водка и пустой дом. Со временем ты перестанешь им давать. На кой черт? Слабые мужчины, которые ко всему еще тебя и не хотят. Все сведется к совместным пьянкам и разговорам ни о чем. Интеллектуалка, писательница, мизантроп, почти КМС по стрельбе, красивая молодая женщина, наглухо ебанутая сука… Ты умница. Ты красавица. Ты понимаешь мужской юмор. Ты знаешь, как сделать мужчине хорошо в постели, знаешь, как его поддержать и приободрить в жизни, но все эти знания - запоздалые. Со временем из «своего парня» ты превратишься в чужого. В «бабу с яйцами». Нет, ты не перестанешь следить за собой, ты будешь женственной внешне, но отбрить сможешь любого мужика. Ты уже сейчас материшься, как боцман, умеешь драться и глушишь вискарь, не закусывая. Ты не падаешь в обморок при виде крови, ты спокойно делаешь перевязки и снимаешь швы своим товарищам. Ты не боишься мышей и пауков, ты ненавидишь молодежные комедии и розовощекие дамские романчики. Ты не смотришь сериалы, не носишь женственных платьев и почти не плачешь. Все мужчины в своих фантазиях о настоящем спутнике жизни описывают тебя чуть ли не дословно. Но влюбляются в других.
А еще, девочка, у тебя, конечно, не депрессия, но тебе как-то не так. Оттого, что тебя не называют девочкой. Ты ни разу не слышала о кого-то «моя маленькая», тебя не гладили по голове, с тобой не нянчились. Да, тебе плохо. И тебе не нужна помощь. Ты сама прекрасно знаешь, что с этим делать. Ты на досуге снимешь какого-нибудь мальчика, а утром уйдешь, не оставив никакой контактной информации. Еще день тебе будет горько и холодно, а потом все пройдет. Ты напишешь что-нибудь и продолжишь пить, как и всегда – ежедневно, много, совершенно не обеспокоенная тем, что ты алкоголичка. Потому что при данном раскладе это не имеет ни малейшего значения.
Мы переписываемся с мальчиком в скайпе, я вкладываюсь в слова, но все слова ничего не значат. Сейчас я лишена голоса и лица. Я сижу за компьютером, с мокрыми волосами, завернутая в оранжевое полотенце. Сижу и ковыряю ложкой фрукт того же цвета примерно, что и полотенце. Сижу и допиваю вторую чашку кофе. Вся комната у меня оранжево-коричнево-бежевая, все очень гармонично, и скорее всего я тоже гармонично смотрюсь в этой комнате. Впрочем, до этого сейчас нет дела ни ему, ни мне. Я представляю его небритым, с бисеринками пота на лбу. Серые волчьи глаза, суженные зрачки. Если он сидит с голым торсом, заметно, что предплечья и кисти у него развиты сильнее, чем плечи. Барабанщик. Это как фетиш.
То, о чем неуютно думать. Сколькие из моих мужчин были музыкантами? Большая часть. Три четвертых, как минимум. Сколькие из этих музыкантов были барабанщиками? Господи, я же... половину местных музыкантов, сколькие из них были барабанщиками? Соло-гитаристы, ритм-гитаристы, вокалисты, басисты, клавишники… Ч-черт. Поэты, тренеры, татуировщики, байкеры, программисты, актеры… Или просто люди, без особых талантов. Вот, например, самая последняя самая большая любовь была абсолютной бездарностью. Все таланты ему приписала я. Разве что большой член и родинка на щеке были изначально. Не отнесешь ведь это к талантам. Самое интересное, что в нем было – мое отношение к нему, моя к нему любовь. Невероятно красивое, глупое, деградирующее существо. Но любила же. А о бывших возлюбленных, как о покойниках – либо хорошо, либо ничего. Просто это как-то до крайности неприятно: вот любовь, которая облагораживала все его черты, кончилась - и все. Смотришь – была влюблена в посредственность.
?
!
Да не может быть! Но что-то же было, что-то же меня цепляло. Написал рассказик с кучей нецензурщины и сказал, что это большее, на что он способен, то, ради чего он начал писать вообще. Крест на себе поставил. А высокомерия выше крыши. Жуть. А так хочется сохранить хоть капельку благоговения. Не получается. Хоть бы на барабанах стучал, что ли. Или петь умел бы. Блядь, да хоть бы крестиком вышивал.
Дай же мне сохранить хоть что-то, дай мне гордиться тем, что я была с тобой! Смазливая мордашка не повод, чтобы гордиться мальчиком. Мне ведь все-таки не пятнадцать...
Но за безукоризненным профилем и глазами цвета переспелой черешни – ничего. Трагедия ведь, в сущности. Для меня – да. Потому что понимаешь, что в двадцать четыре ума у тебя примерно столько же, сколько и в четырнадцать. Стало быть десять лет ничего не меняют в восприятии.
На обеде в кафе мне долго улыбался мальчик и я узнала его. Мальчик, с которым я когда-то давно целовалась на школьных дискотеках и даже пару недель была в него влюблена. Он потрясающе целовался, у него была плавная, чуть растянутая речь и глаза чеширского кота. Он мало изменился с тех пор, у него по-прежнему невероятно обаятельное лицо и те же самые глаза. За обедом я мучительно пыталась вспомнить, как его зовут. И не вспомнила. Десять лет ничего не меняют в восприятии, но они убивают память. «Время разрушает все».
Но энергии уже не столько, как в четырнадцать, и талия уже не такая, как в шестнадцать, и черты лица не такие как в восемнадцать – морщинки, мешки под глазами. И шансов на то, что все сложится, шансов на какое-то личное счастье с каждым годом все меньше и меньше. Иногда мне кажется, что их не осталось вообще. А тут еще и последняя любовь – бездарность. Это действительно то, о чем неуютно думать. О том, что в тебя уже не влюбляются. Что все происходящее с тобой в сфере личной жизни разит фальшью за версту. Что мальчики, на пять лет моложе тебя спокойно говорят о том, какая ты - «умная, красивая, понимающая. С тобой так легко. Мне бы подошла такая девушка как ты, если бы…». Дальше разговор сминается, но ты и сама все прекрасно понимаешь: если бы была моложе, стройнее, ближе к форматам. А ты – неформат, детка.
Я стараюсь не только не говорить об этом, но и не думать. Девчонкой ты будешь отныне и впредь только для шестидесятилетних. Для ровесников ты будешь своим парнем. С тобой будет комфортно общаться, пить водку, жаловаться на подруг и иногда спать. Это очень честные отношения. Правда. Но только это не те отношения, при которых ты позвонишь человеку будучи больной и не начнешь плакать в трубку, потому что тебе плохо. А если даже и позвонишь, и начнешь, к тебе никто не приедет. Со своими болезнями, слабостью, хандрой ты всегда теперь будешь один на один. Потому что «свой парень» - должен быть всегда в хорошем настроении, много пить, курить, не прерываясь и никогда не сдаваться. С ним можно побыть слабым. Они теперь спокойно будут с тобой слабыми, все твои замечательные друзья. Сильные мужчины рядом с тобой сойдут на нет. Тебе будут звонить, чтобы перехватить несколько сотен до зарплаты, тебя будут звать пить пиво, когда на душе кошки скребут, к тебе будут приезжать на кофе, пить водку и оставаться до утра. Не потому что хотят тебя, а потому что водка и пустой дом. Со временем ты перестанешь им давать. На кой черт? Слабые мужчины, которые ко всему еще тебя и не хотят. Все сведется к совместным пьянкам и разговорам ни о чем. Интеллектуалка, писательница, мизантроп, почти КМС по стрельбе, красивая молодая женщина, наглухо ебанутая сука… Ты умница. Ты красавица. Ты понимаешь мужской юмор. Ты знаешь, как сделать мужчине хорошо в постели, знаешь, как его поддержать и приободрить в жизни, но все эти знания - запоздалые. Со временем из «своего парня» ты превратишься в чужого. В «бабу с яйцами». Нет, ты не перестанешь следить за собой, ты будешь женственной внешне, но отбрить сможешь любого мужика. Ты уже сейчас материшься, как боцман, умеешь драться и глушишь вискарь, не закусывая. Ты не падаешь в обморок при виде крови, ты спокойно делаешь перевязки и снимаешь швы своим товарищам. Ты не боишься мышей и пауков, ты ненавидишь молодежные комедии и розовощекие дамские романчики. Ты не смотришь сериалы, не носишь женственных платьев и почти не плачешь. Все мужчины в своих фантазиях о настоящем спутнике жизни описывают тебя чуть ли не дословно. Но влюбляются в других.
А еще, девочка, у тебя, конечно, не депрессия, но тебе как-то не так. Оттого, что тебя не называют девочкой. Ты ни разу не слышала о кого-то «моя маленькая», тебя не гладили по голове, с тобой не нянчились. Да, тебе плохо. И тебе не нужна помощь. Ты сама прекрасно знаешь, что с этим делать. Ты на досуге снимешь какого-нибудь мальчика, а утром уйдешь, не оставив никакой контактной информации. Еще день тебе будет горько и холодно, а потом все пройдет. Ты напишешь что-нибудь и продолжишь пить, как и всегда – ежедневно, много, совершенно не обеспокоенная тем, что ты алкоголичка. Потому что при данном раскладе это не имеет ни малейшего значения.
@темы: исповеди и проповеди