У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
А я-то думал, всё, что останется от меня —
(Д. Воденников)
быстротечная майская муть, светло-зеленая слава,
но все что останетсяздесь — ваши глупые имена,
которые я разбрасывал горстяминалево-направо.
…Мать носила его с трудом, держала его взаперти,
думала: вот же неугомонный, надо Иосифу всё рассказать,
а он стучался в нее будто в дверь, просился войти
(а может наоборотбоялся — просился не выпускать).
— А может я не хочу быть ни мальчиком, ни девочкой,
а хочу быть, допустим,белкой? —
говорил он то ли с собою, то ли с розовой пуповиной
(впрочем, вряд ли он видел, какого она там цвета):
— Может я хочу бытькроликом — на целую половину?
А может я хочу быть столбом ослепительно белого света,
стоящего вверх, уходящего в небеса?
…А мать говорила Иосифу: Я любила тебя и поэтому
пусть у него будут твои голубые глаза.
Но что мы знаем о том, что ждет насеще — впереди?
… в этом смысле мне нравится, как сказал один поэт про другого
поэта (будем считать, имярека): «Его стихи напоминают обращение Сталина
к народу в первые дни войны: братья исестры — одновременно царское слово (лукавое) и растерянность человека».
— Да, потрясающее определение.
… Сухое и жаркое лето…. Неизвестность, тревога, пышная зелень Москвы, свобода отгнета, — и никто не знает, будет ли через четыре года (и чья?) победа.
Астихи — это есть первые дни войны.
Поэтому давайте соизмерять масштаб, чтоб потом не хныкать
(и чтоб по углам нехихикать — тоже давайте соизмерять масштаб),
потому что все, что ты сделал не так: лживый фильм, ужаснуюкнигу —
всё в слабоумных тапках вернется к тебе назад.
…Ноженщина — между тем — напружинившись как сиреневый куст,
все-таки выталкивает ребенка и думает: «Господи, как хорошо»:
наконец-то можно лечь на живот и так полежать чуть-чуть,
на сдувшемся животе, покамолоко — не пришло.
Аребенок — пока еще не настали последние дни войны
(и нам есть еще кого выбирать и есть, кого обнимать)
чувствует свой пупок и вытягивает из большого мешка судьбы
самую кареглазую, близорукую, как и мать…
но все что останется
которые я разбрасывал горстями
…Мать носила его с трудом, держала его взаперти,
думала: вот же неугомонный, надо Иосифу всё рассказать,
а он стучался в нее будто в дверь, просился войти
(а может наоборот
— А может я не хочу быть ни мальчиком, ни девочкой,
а хочу быть, допустим,
говорил он то ли с собою, то ли с розовой пуповиной
(впрочем, вряд ли он видел, какого она там цвета):
— Может я хочу быть
А может я хочу быть столбом ослепительно белого света,
стоящего вверх, уходящего в небеса?
…А мать говорила Иосифу: Я любила тебя и поэтому
пусть у него будут твои голубые глаза.
Но что мы знаем о том, что ждет нас
… в этом смысле мне нравится, как сказал один поэт про другого
поэта (будем считать, имярека): «Его стихи напоминают обращение Сталина
к народу в первые дни войны: братья и
— Да, потрясающее определение.
… Сухое и жаркое лето…. Неизвестность, тревога, пышная зелень Москвы, свобода от
А
Поэтому давайте соизмерять масштаб, чтоб потом не хныкать
(и чтоб по углам не
потому что все, что ты сделал не так: лживый фильм, ужасную
всё в слабоумных тапках вернется к тебе назад.
…Но
на сдувшемся животе, пока
А
(и нам есть еще кого выбирать и есть, кого обнимать)
чувствует свой пупок и вытягивает из большого мешка судьбы
самую кареглазую, близорукую, как и мать…
(Д. Воденников)
Когда в нужный момент приходят - значит, нужное.
О да.
frau Helga Я труп. Ты меня добила.)