У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Сколько их было…
читать дальше
Первый был музыкантом с выцвеченными желтыми волосами. Имя ему было Александр и поэтому можно считать, что первый был без имени. Он хрипло пел под гитару, был на два года старше меня и целовался так, что у меня слабели колени. В постели – так себе, но это я уже сейчас понимаю. Тогда я отдавалась ему так, как только способна десятиклассница. У нас был один только октябрь. Я долго по нему потом болела. Так, как только можно болеть по первой любви. Несколько лет потом мы еще пересекались случайно в компаниях. Последние четыре года – ни разу. Пару раз я слышала о нем. Говорят, он живет с женщиной, водит машину, отрастил животик «для пива», и все у него хорошо. Меня греют такие рассказы. Посылаю тебе привет, Саня, в тот наш далекий… 2002-й? 2003-й? Не помню. Да и неважно.
Второй… Не любовь. Наваждение или лекарство. Неизвестно. Сначала, мне очень хотелось кому-то доверять. А потом – придурочные родители, предательство, букет заболеваний, передающихся половым путем и много истерик. Слезы, крики, пощечины… А мне уже было все равно. Я уходила с легким сердцем. Я не испытываю омерзения, обиды или злости. Ничего, ровным счетом. Я никогда не вспоминала о тебе, до нынешнего года. Просто на ассоциациях: Dark – Темный. Как хорошо, что вы разные люди. В корне разные.
Третий… Теплый человек, который хотел от меня серьезности, семейности и полной самоотдачи. Милый собственник. Заботливый, ласковый и чуть-чуть сумасшедший. Я вспоминаю о тебе с благодарностью и теплом. Я рада, что у тебя все хорошо. Спасибо, что был.
Четвертый… Родной, ты прости, что я тебя так, со всеми вместе… Печальные семитские глаза, длинные темно-русые вьющиеся волосы и руки… Ах, руки. Тонкие, изящные, почти женские. Мы переломали друг друга, измотали, довели до ручки. Нас свел вместе Маяковский, а породнил насмерть филфак. Мы умели много курить, думать одни мысли и скандалили непрерывно. Мы слишком рано друг друга отпустили, хотя, кто знает, если бы не отпустили, может и не протянули бы эти четыре года. Самые долгие отношения в моей жизни, самые непонятные – от страсти к соратничеству. Можешь звать меня теперь Команданте. Думаю, это будет вполне подходящим прозвищем. Ах, да, забыла сказать. Я очень-очень сильно тебя любила. Впрочем, не знаю, насколько это важно теперь. Так или иначе, поклон тебе, ибо, если бы не ты, я бы просто не стала собой.
Пятый. О, радость моя, юность моя, моя эфебофилия… Это было лето косичек и клетчатых рубашек. Мы гуляли, держась за руки – назло всем, пили дешевый портвейн и целовались по подворотням. Ни одной ссоры, никаких выяснений отношений. И расстались спокойно, в один монолог. Для того, чтобы сохранить друг к другу самые теплые чувства, для того, чтобы встретившись пару лет спустя стать идеальными собеседниками и собутыльниками. Ты – один из немногих, кого я действительно могу назвать другом и кого я действительно всегда рада видеть. Сколько раз ты меня спасал… Спасибо за все. Особенно, за то, что ты есть и за то, что гипотетически ты – рядом.
Шестой был, как положено настоящему мужчине, красив, высок, силен и грязен. Пожалуй, слишком высок. Пожалуй, слишком грязен – лгал из любви к искусству. Я слушала вранье и не понимала, зачем он лжет, ведь я ничего от него не требую. Мы расставались в ноябре, над городом висел дым, он говорил и говорил, что-то обещал, просил прощения, а я просто курила, и мне было тошно от всего этого. В этот период были написаны хорошие стихи. Он появился после зимы и был первым человеком, от которого я испытала реальную тошноту. До сих пор, когда я вижу его, в собственной душе я ловлю тонкий оттенок омерзения. Негативный опыт – тоже опыт. Кстати, трахался он просто отвратительно.
Седьмой был мной придуман, полагаю из-за тоски по романтике. У него были очень красивые глаза, и я ни черта о нем не знала, ибо пообщалась-то с ним, в общей сложности несколько часов. Я писала красивые стихи и красиво страдала. А ела горстями диазепам и пила шампанское. Как у Пиаф: «Вот когда я не умираю от любви, тогда я на самом деле готова сдохнуть». А он оказался крайне закомплексованным человеком. Болезнь была тяжелой и острой, но не повлекла осложнений. По крайней мере, она заполнила мою душевную пустоту. О нем я вспоминаю изредка и без сожалений. Живи. Долго и счастливо.
Восьмой. Сосед. Женоненавистник. Умница. Жестокий, мужественный и очень простой. Столько моих нервов, столько боли – идеальные отношения садиста и мазохиста, но они были лишены изящества, что быстро утомило. Ушла, когда совсем устала. Впервые поняла, что с кем-то мне может быть хуже, чем в одиночестве. Не испытала желания вернуться. Ни разу.
А в это время мы расстались, собственно, с четвертым. Прости-прости-прости. Я была той еще сукой, но речь сейчас не об этом.
Девятый. Замужество. Любви в этом не было. И расчета тоже. Была просто скука. Во время бракосочетания я понимала, что свадьба – это только шаг на пути к разводу. Предполагала, что уйду, когда время залечит мои раны и я смогу влюбиться снова. Пришлось уйти раньше, потому что все это приняло совсем идиотский оборот. Он предал меня в том, что не однажды в трудной ситуации повел себя, не как мужчина, а как страус. Я устала и ушла. В пустоту. Я еще очень долго злилась. Очень долго. Мне так хотелось ранить его, ранить смертельно. Отомстить за ту боль, которую я пережила. И я отомстила. Если слышишь меня, если ты все это читаешь… Тогда, в том разговоре, я солгала. Ребенок был твой. Могу даже представить доказательства по срокам. Только что уже толку? Ведь, когда ты от него отказывался, ты даже не сомневался в том, что он твой и это ничего не изменило. Впрочем, за ложь – прости. Что еще? До сих пор благодарна за поддержку – материальную и эмоциональную, которую ты оказал мне после развода. Правда, спасибо. Что сейчас? Я ношу твою фамилию, а ты говоришь, что не можешь избавиться от клейма: «Бывший муж Хельги». Ах, какой позор – весело злословлю я. Можешь делать из меня Миледи Винтер, можешь злорадствовать, можешь рассказывать своим последующим девочкам о том, какая я сука, как ты рассказывал мне о своей предыдущей женщине, ты можешь все. Никаких просьб, никаких обязательств. Просто, прости, если можешь, а если нет, то и черт с ним. Мне, в общем-то, все равно.
Ах, да, у нас был хороший секс – пока был.
Десятый… Вот как? Десятый. На меня нападает немота. Нет, все-таки он был безупречен. Если первый был без имени, то у этого было множество имен. Половину из них я сочинила сама. Я захлебывалась им как ливнем, я проживала с ним каждый день, как последний. Я просто была счастлива, без всяких «но», без всяких «наверное». Просто – счастлива. Целых три осенних месяца. Просто.
Между ними попадались еще разнообразные колоритные и не очень персонажи.
…Седовласый поэт, на тридцать лет меня старше. Поезд, высокая температура, золотисто-красный владивостокский рассвет…
…Рок-музыкант в татуировках. Пшеничные волосы, интересный взгляд на жизнь, неиссякаемое либидо и страх крови. Забавно. Уроки цинизма…
…Джазмэн с длинными ногтями, любящий оставлять синяки от укусов на внутренней стороне бедер – с ним мы сидели на полночной кухне, пили чай из огромных пивных кружек и обсуждали творчество Иеронима Босха…
…Филолог. Пустая квартира, мартини, «из забывших меня можно составить город»…
…Мальчик со смуглой кожей, темными глазами и красивым профилем. Выпирающие ключицы, длинные руки и ноги, трогательно-неуклюжий, трубочист…
…Вокалист-наркоман, тонкие ноздри, расширенные зрачки, пальцы, как у инопланетянина, нежность, не сравнимая ни с чем…
Еще какие-то музыканты, поэты, нонконформисты, бэдээсэмщики…
Теперь это только кадры в памяти. Сепия. Миллилитры воспоминаний и тепла. Многих имен я и не вспомню, хоть и казалось, что тогда – как в последний раз.
Я не знаю, что было настоящим, а что придуманным, но искренне продолжаю верить в то, что время стирает не все. И что к концу пути что-то со мной останется. И может быть, что-то зачтется.
читать дальше
Первый был музыкантом с выцвеченными желтыми волосами. Имя ему было Александр и поэтому можно считать, что первый был без имени. Он хрипло пел под гитару, был на два года старше меня и целовался так, что у меня слабели колени. В постели – так себе, но это я уже сейчас понимаю. Тогда я отдавалась ему так, как только способна десятиклассница. У нас был один только октябрь. Я долго по нему потом болела. Так, как только можно болеть по первой любви. Несколько лет потом мы еще пересекались случайно в компаниях. Последние четыре года – ни разу. Пару раз я слышала о нем. Говорят, он живет с женщиной, водит машину, отрастил животик «для пива», и все у него хорошо. Меня греют такие рассказы. Посылаю тебе привет, Саня, в тот наш далекий… 2002-й? 2003-й? Не помню. Да и неважно.
Второй… Не любовь. Наваждение или лекарство. Неизвестно. Сначала, мне очень хотелось кому-то доверять. А потом – придурочные родители, предательство, букет заболеваний, передающихся половым путем и много истерик. Слезы, крики, пощечины… А мне уже было все равно. Я уходила с легким сердцем. Я не испытываю омерзения, обиды или злости. Ничего, ровным счетом. Я никогда не вспоминала о тебе, до нынешнего года. Просто на ассоциациях: Dark – Темный. Как хорошо, что вы разные люди. В корне разные.
Третий… Теплый человек, который хотел от меня серьезности, семейности и полной самоотдачи. Милый собственник. Заботливый, ласковый и чуть-чуть сумасшедший. Я вспоминаю о тебе с благодарностью и теплом. Я рада, что у тебя все хорошо. Спасибо, что был.
Четвертый… Родной, ты прости, что я тебя так, со всеми вместе… Печальные семитские глаза, длинные темно-русые вьющиеся волосы и руки… Ах, руки. Тонкие, изящные, почти женские. Мы переломали друг друга, измотали, довели до ручки. Нас свел вместе Маяковский, а породнил насмерть филфак. Мы умели много курить, думать одни мысли и скандалили непрерывно. Мы слишком рано друг друга отпустили, хотя, кто знает, если бы не отпустили, может и не протянули бы эти четыре года. Самые долгие отношения в моей жизни, самые непонятные – от страсти к соратничеству. Можешь звать меня теперь Команданте. Думаю, это будет вполне подходящим прозвищем. Ах, да, забыла сказать. Я очень-очень сильно тебя любила. Впрочем, не знаю, насколько это важно теперь. Так или иначе, поклон тебе, ибо, если бы не ты, я бы просто не стала собой.
Пятый. О, радость моя, юность моя, моя эфебофилия… Это было лето косичек и клетчатых рубашек. Мы гуляли, держась за руки – назло всем, пили дешевый портвейн и целовались по подворотням. Ни одной ссоры, никаких выяснений отношений. И расстались спокойно, в один монолог. Для того, чтобы сохранить друг к другу самые теплые чувства, для того, чтобы встретившись пару лет спустя стать идеальными собеседниками и собутыльниками. Ты – один из немногих, кого я действительно могу назвать другом и кого я действительно всегда рада видеть. Сколько раз ты меня спасал… Спасибо за все. Особенно, за то, что ты есть и за то, что гипотетически ты – рядом.
Шестой был, как положено настоящему мужчине, красив, высок, силен и грязен. Пожалуй, слишком высок. Пожалуй, слишком грязен – лгал из любви к искусству. Я слушала вранье и не понимала, зачем он лжет, ведь я ничего от него не требую. Мы расставались в ноябре, над городом висел дым, он говорил и говорил, что-то обещал, просил прощения, а я просто курила, и мне было тошно от всего этого. В этот период были написаны хорошие стихи. Он появился после зимы и был первым человеком, от которого я испытала реальную тошноту. До сих пор, когда я вижу его, в собственной душе я ловлю тонкий оттенок омерзения. Негативный опыт – тоже опыт. Кстати, трахался он просто отвратительно.
Седьмой был мной придуман, полагаю из-за тоски по романтике. У него были очень красивые глаза, и я ни черта о нем не знала, ибо пообщалась-то с ним, в общей сложности несколько часов. Я писала красивые стихи и красиво страдала. А ела горстями диазепам и пила шампанское. Как у Пиаф: «Вот когда я не умираю от любви, тогда я на самом деле готова сдохнуть». А он оказался крайне закомплексованным человеком. Болезнь была тяжелой и острой, но не повлекла осложнений. По крайней мере, она заполнила мою душевную пустоту. О нем я вспоминаю изредка и без сожалений. Живи. Долго и счастливо.
Восьмой. Сосед. Женоненавистник. Умница. Жестокий, мужественный и очень простой. Столько моих нервов, столько боли – идеальные отношения садиста и мазохиста, но они были лишены изящества, что быстро утомило. Ушла, когда совсем устала. Впервые поняла, что с кем-то мне может быть хуже, чем в одиночестве. Не испытала желания вернуться. Ни разу.
А в это время мы расстались, собственно, с четвертым. Прости-прости-прости. Я была той еще сукой, но речь сейчас не об этом.
Девятый. Замужество. Любви в этом не было. И расчета тоже. Была просто скука. Во время бракосочетания я понимала, что свадьба – это только шаг на пути к разводу. Предполагала, что уйду, когда время залечит мои раны и я смогу влюбиться снова. Пришлось уйти раньше, потому что все это приняло совсем идиотский оборот. Он предал меня в том, что не однажды в трудной ситуации повел себя, не как мужчина, а как страус. Я устала и ушла. В пустоту. Я еще очень долго злилась. Очень долго. Мне так хотелось ранить его, ранить смертельно. Отомстить за ту боль, которую я пережила. И я отомстила. Если слышишь меня, если ты все это читаешь… Тогда, в том разговоре, я солгала. Ребенок был твой. Могу даже представить доказательства по срокам. Только что уже толку? Ведь, когда ты от него отказывался, ты даже не сомневался в том, что он твой и это ничего не изменило. Впрочем, за ложь – прости. Что еще? До сих пор благодарна за поддержку – материальную и эмоциональную, которую ты оказал мне после развода. Правда, спасибо. Что сейчас? Я ношу твою фамилию, а ты говоришь, что не можешь избавиться от клейма: «Бывший муж Хельги». Ах, какой позор – весело злословлю я. Можешь делать из меня Миледи Винтер, можешь злорадствовать, можешь рассказывать своим последующим девочкам о том, какая я сука, как ты рассказывал мне о своей предыдущей женщине, ты можешь все. Никаких просьб, никаких обязательств. Просто, прости, если можешь, а если нет, то и черт с ним. Мне, в общем-то, все равно.
Ах, да, у нас был хороший секс – пока был.
Десятый… Вот как? Десятый. На меня нападает немота. Нет, все-таки он был безупречен. Если первый был без имени, то у этого было множество имен. Половину из них я сочинила сама. Я захлебывалась им как ливнем, я проживала с ним каждый день, как последний. Я просто была счастлива, без всяких «но», без всяких «наверное». Просто – счастлива. Целых три осенних месяца. Просто.
Между ними попадались еще разнообразные колоритные и не очень персонажи.
…Седовласый поэт, на тридцать лет меня старше. Поезд, высокая температура, золотисто-красный владивостокский рассвет…
…Рок-музыкант в татуировках. Пшеничные волосы, интересный взгляд на жизнь, неиссякаемое либидо и страх крови. Забавно. Уроки цинизма…
…Джазмэн с длинными ногтями, любящий оставлять синяки от укусов на внутренней стороне бедер – с ним мы сидели на полночной кухне, пили чай из огромных пивных кружек и обсуждали творчество Иеронима Босха…
…Филолог. Пустая квартира, мартини, «из забывших меня можно составить город»…
…Мальчик со смуглой кожей, темными глазами и красивым профилем. Выпирающие ключицы, длинные руки и ноги, трогательно-неуклюжий, трубочист…
…Вокалист-наркоман, тонкие ноздри, расширенные зрачки, пальцы, как у инопланетянина, нежность, не сравнимая ни с чем…
Еще какие-то музыканты, поэты, нонконформисты, бэдээсэмщики…
Теперь это только кадры в памяти. Сепия. Миллилитры воспоминаний и тепла. Многих имен я и не вспомню, хоть и казалось, что тогда – как в последний раз.
Я не знаю, что было настоящим, а что придуманным, но искренне продолжаю верить в то, что время стирает не все. И что к концу пути что-то со мной останется. И может быть, что-то зачтется.
@настроение: "Знать бы загодя, что уготовано мне впереди, я бы вырезал твое имя у себя на груди; все было так быстро, я даже не запомнил твой взгляд...".
@темы: исповеди и проповеди, изнаночное, пустословье