По лезвию бритвы, как по страницам бульварных газет.
Ты шепчешь с надеждой: «Вернемся? Вернемся?..»
Вернемся, конечно.
Но через тысячу лет…»
Интересно. Когда оказываешься в некой романтико-неповторимой ситуации, ты четко осознаешь, что: либо ты хочешь находиться в этой ситуации именно с этим человеком, либо совершенно не с этим человеком, с другим. А тут… Не сказать, чтоб уж сердце замирало, и жизнь казалось пустой без человека, но и никого другого не вижу. Классификации не поддается. И правда, что ж меня так тянет все по полочкам разложить? В черных волосах путаются пальцы, в светло-зеленых, словно море у берега, глазах, возле самых зрачков мерцают рыжеватые пятнышки. Солнечные блики на воде. Поэтично?
Угу. Для меня очень давно потеряло ценность, то, что нельзя передать словами. Чуть больше суток, проведенных в состоянии отсутствия реальности. Пошловатый романчик, судя по всему, написанный Ремарком (коньяк на набережной, смятые простыни, сплетенные пальцы, кофе, сигареты, кашель, напоминающий чахоточный, отсутствие будущего, перспектив…)
Стремительное прощание на перроне. Ни слезинки, ни подобия боли, тоски или чего-то подобного. Непонимание: мне тепло и хорошо, так зачем мне нужно туда, где холодно и мерзко?
Знаю.
Так. Надо.
Не могу навести порядок в голове, не могу ничего понять. А впрочем, это и неважно, наверное.
Я была рада всему. Мальчик, лекарство от скуки, от горестных морщин в углах губ, от сердечных болей, от недотраха и недоласканности. Выравнивание гормонального фона, снятие стресса, анальгетик.
Кофе и сигареты. Кофейная эссенция. Пепельница до краев заполнена окурками.
Гляжусь в зеркало и так совершенно по-женски касаюсь кончиками пальцев своего лица. Морщинка. Вот здесь, между бровями. И здесь, в углах глаз и губ.
Старею?
Да ведь и он не мальчик, чтоб мне из себя девочку шестнадцатилетнюю изображать. Глупость. Янтарный свет расползается от яремной вены по всему телу. Так просто.
Так просто, что кажется несерьезным, нереальным. И вползают мелкие, но назойливые сомнения. А вдруг, я не смогу говорить. Или не смогу согнать с губ язвительную усмешку – броню, в которую я вечно заковываюсь, - и не сумею расковаться. Не сумею иначе. А вдруг, во мне что-то не так… Не так как надо. А как надо? Да и кому это все надо? Ему? Мне? Миру? Бред…
Господи, ну ведь взрослая, порядком остервеневшая баба – и что? – и как школьница веду себя. Столько опоэтизировнной чуши несу. Неужели и впрямь от чистого сердца? Сердце, слышишь, это от тебя? Глухо, как в танке. Молчит, значит соглашается, но стыдится ответить. Больное сердце, закованное в броню. Консервы с истекшим сроком годности. Сроком давности за мои преступления. «Я убивал, я лжесвидетельствовал, я прелюбодействовал…»
Но янтарный свет от яремной вены. И совсем-совсем уже не страшно.
Да, дальше будет только хуже. Да, и это отзовется болью.
Да. Я готова к этому. И не потому, что я закована в броню равнодушия и цинизма, нет, напротив. С янтарным светом между ключиц я поднимаюсь, отряхиваюсь, будто спросонья и готовлюсь к еще одному шагу в сверхчеловечность: не завоевать мир, не спасти его, не разрушить его, а просто - отдать себя миру.
Разрозненные кусочки складываются в ужасную, омерзительную мозаику. Как долго это было? Скажите мне, я должна это знать. Или это бред, всего лишь бред...
Сбежать, сбежать пока не поздно. Прочь отсюда туда, где можно не думать. Не помнить. Отдаться. Пробыв ничьей всю жизнь, так хочется на пару дней стать чьей-то, принадлежать кому-то. Не дольше, наверное. Хотя, как знать. Кошка, которую согревают, кормят молоком и ласкают, обычно не бежит из дома. Она ведь и в доме сама по себе. Хочешь я отдамся тебе?
Да, понимаю, лишнее. И у меня та же фигня. И боюсь вдобавок.
Но ты меня слышишь. А это главное. Ведь четыре года продолжался диалог слепого с глухонемым. И нож меж позвонками...
Можно я приеду, можно?
Господи, она пытается называть меня девочкой... Соплячка. "Мне сорок лет, нет бухты кораблю..."
Попробуй пережить групповое изнасилование, погрузить руки в кровь по локоть, сломать кучу чужих судеб, смеяться над осколками собственной и - остаться юной. Попробуй, а я посмотрю.
Я расскажу тебе, как можно постареть за ночь. Одной неудачной любви недостаточно.
И я расскажу ПОЧЕМУ Я ЛЮБЛЮ ТАК СИЛЬНО: потому что "завтра" не наступит. Значит я проживу этот день, как последний. А ведь в последний день ты не только берешь, что хочешь, но и отдаешь все, что можешь.
Много лет на одних "прости" и "прощаю". Я почти разучилась помнить обиды. Лишь иногда - отвращение. Но тошнота проходит. Вместо "люблю" - "прости".
Ich grolle nicht...
Я сумасшедшая. Сколько еще я смогу быть сильной, сколько смогу удерживать в себе эти густые, черные волны безумия? Кого я изуродую, когда оно переполнит меня? Чувствую себя молнией, которая неизвестно куда ударит. И ведь не знаю даже, когда разразится гроза.
Я знаю себя. Я знаю, что я могу пережить все. Вот только какой я стану? Слишком мало осталось человеческого. Боюсь, что последнее лопнет, издав звук оборвавшейся гитарной струны и... все. В итоге получаем монстра. Не хочу. И так мало похожа на человека. Нужно успеть, пока оно не оборвалось. Когда это будет? Не знаю. Боюсь, не успею. Я ведь всегда опаздываю.
А ведь всего-то и нужно: больничный лист, бутылка коньяка и шорох прибоя. А потом... Потом все равно. Пусть я буду стоять у причала и орать в море или молчать - любовница французского лейтената.
Беги, детка. Это единственный выход - путь наименьшего сопротивления. Иначе - психоз, черный и вязкий - поглотит тебя.