У меня нет принципов. У меня есть только нервы.
Во мне нет меня. Я растворена в запахе талого снега, сигаретного дыма, смятых, влажных от пота и спермы простыней. Во всех этих запахах – я. А во мне меня нет. Возможно, я совсем не то, что надо. Высокая, крупная, прокуренная, широкоплечая, коротко остриженная. Совсем, совсем не то. В моих карманах ветер, табачные крошки и кофейные зерна, в моей голове суицидальные склонности и цветные галлюцинации, в моих глазах – октябрьское море, в моей душе - бездна. Я пропахла дождем, смолой, железом, бензином и одиночеством. Моя кожа уже не удерживает запах близких людей, людей, чей запах хотелось бы удержать. На моих руках порезы и царапины – отметины отчаянья. Я даю порезам мужские имена. Узелки на память. Гораздо проще, чем вести дневник. Я, назло зиме, хожу в распахнутом пальто, без шапки и перчаток. Мои руки обветрены. Прикоснуться к ним щекой – сомнительное удовольствие, такое же, как потереться щекой о наждачную бумагу. Я постоянно курю и мрачно улыбаюсь. Волосы отросли и лезут в глаза. Я отбрасываю их абсолютно мужским движением руки. Я перестаю осознавать свою половую пренадлежность. Во мне нет меня.
Во мне нет меня. Та, что должна была быть, вероятнее всего тонкая и белокурая, с прозрачными зелеными глазами и узкими плечиками, ее руки не изуродованы неравной борьбой, штангами, ветром и острыми предметами. Впрочем, то, что есть. Кого не устраивает – могут удалиться. Этот принцип мой отец привил мне с детства. Может быть, он был прав. А может быть, он просто не знал, что я отнесусь к этому слишком серьезно, просто не знал, что обрекает меня на одиночество. Я никогда не меняюсь подстать кому-то, я никого никогда не пытаюсь удержать. Кого не устраивает – могут удалиться. Если меня не могут принять, я растворяюсь в толпе и никогда не пытаюсь напомнить о себе. Я – только тень. Во мне нет меня.
Во мне нет меня. Я бескровна, опустошена, препарирована собой же. Сердце работает вхолостую. Во мне только эта дрянная невесенняя весна вперемешку с бредом. Ворованные поцелуи, взятые взаймы объятия. И одиночество. Мое. Насовсем.
Я продожаю длить себя. Через усталость, через боль, через «не могу». Пусть это уже бессмысленно. Пусть это никому не нужно. Я продолжаю длить себя. Длить то, чего нет.
Во мне нет меня. Та, что должна была быть, вероятнее всего тонкая и белокурая, с прозрачными зелеными глазами и узкими плечиками, ее руки не изуродованы неравной борьбой, штангами, ветром и острыми предметами. Впрочем, то, что есть. Кого не устраивает – могут удалиться. Этот принцип мой отец привил мне с детства. Может быть, он был прав. А может быть, он просто не знал, что я отнесусь к этому слишком серьезно, просто не знал, что обрекает меня на одиночество. Я никогда не меняюсь подстать кому-то, я никого никогда не пытаюсь удержать. Кого не устраивает – могут удалиться. Если меня не могут принять, я растворяюсь в толпе и никогда не пытаюсь напомнить о себе. Я – только тень. Во мне нет меня.
Во мне нет меня. Я бескровна, опустошена, препарирована собой же. Сердце работает вхолостую. Во мне только эта дрянная невесенняя весна вперемешку с бредом. Ворованные поцелуи, взятые взаймы объятия. И одиночество. Мое. Насовсем.
Я продожаю длить себя. Через усталость, через боль, через «не могу». Пусть это уже бессмысленно. Пусть это никому не нужно. Я продолжаю длить себя. Длить то, чего нет.
-
-
03.03.2009 в 02:52Все не так плохо, как кажется - на самом деле...но не будем об этом.
С одиночеством не нужно бороться - им нужно наслаждаться. Свобода.
Не "от чего" и не "для чего". Просто - свобода. Независимость.
П.С. А я уж беспокоиться начал - неделя молчания...